(славянская азбука и время)
Один из театральных режиссеров, в свое время поставивший чеховский «Вишневый сад», назвал эту пьесу лучшей в мире, потому что она о том, что «человек не успевает за временем». Раневская еще дышит ароматами цветущего сада, вспоминает «жизнь, молодость, счастье», что ушли в прошлое, а в настоящем уже «слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».
Лопнувшая струна – это тетива натянутого лука, из которого человек выпускает стрелу времени. С тоской следит за ее полетом, хочет устремиться за ней, но остается на месте. Он, действительно, навсегда отстал бы от времени, не оставил бы в нем следа, если бы наконечником стрелы, пронзающей эпохи, не было бы слово.
Слово наших предков, слитое из букв Боговдохновенной азбуки, было целым мирозданием. Слово не только воплощало, но и порождало смыслы. Буква стала и формой, и содержанием, в которых наш древнерусский пращур выражал свое отношение к Богу, к ближнему, к жизни и смерти.
Славянская азбука в ее первозданном виде - когда каждое название буквы было живым словом, имело смысл – это явление земного пути человека. От Аза до Ижицы: от себя до малого «ига», малого «ярма», которое всегда оставалось с человеком, от которого человек был неотделим. И это ярмо – время.
Наш предок носил время в себе, ощущал его как сердцебиение, потому никогда не отставал от времени. Тогда оно еще не выковывалось в цепь событий, не делилось на прошлое, настоящее и будущее, а было подобно древу с мощным стволом – первым днем творения, от которого потом, как ветви, расходились все земные деяния. Слово в земной истории повторяло историю небесную, когда всякое убийство было подобно первому братоубийству, когда всякое предательство отзывалось звоном тридцати серебренников, а всякое рождение озарялось светом Вифлеемской звезды. Так буквы славянской азбуки вели человека через слово от сотворения мира к вечности.
Но азбука в своей истории претерпела несколько реформ – и ее изначальная гармония разрушилась. Человек сбросил с себя иго времени, сбился с сердечного ритма жизни, отпустил слово в небытие. Неслучайно в эпоху перемен в первую очередь реформируют язык и время: выбрасывают кажущиеся лишними буквы, переиначивают правописание, меняют летоисчисление, календари, точки отсчета нового года, затягивают часовые пояса.
Буквы нашей обмирщившейся азбуки породили иной порядок, иную последовательность: от А до Я – от себя к себе. Человек самозамкнулся, выпустил последнюю стрелу времени, а сам пошел по непрерывному земному кругу, выпадая из небесной вечности.
Слово перестало быть густым и весомым. Медью звенящей и кимвалом звучащим оно порождает теперь пустой звук в наших бесцельных разговорах. Это слово не ведает молчания, в котором рождается смысл. И только в одном язык может сегодня найти для себя спасение, в одном может укрыться от суеты и обрести сладкозвучную мелодию – в поэзии. Только поэзия способна воссоединить слово и время, вернуть быстрой стреле ее острый наконечник.
Каждое подлинное стихотворение в русской поэзии так или иначе посвящено слову и времени, их заветной встрече. Эта встреча сокрыта между строк, слышна в ритмах стиха, в таинственных созвучиях.
Одно из хрестоматийных стихотворений Арсения Тарковского тоже об этом. Кажется, что оно написано от имени слова, которое обращается к нам. От имени того слова, которое из простой совокупности букв превращается в СЛОВО, обретшее плоть, отправившееся на крест, принявшее муку и воскресшее. Только через такое СЛОВО встреча человека с вечностью становится вновь возможна.
Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
Истинно, слово способно «вызвать любое из столетий» и построить в нем дом, где под общей крышей сомкнутся все времена, сойдутся все поколения. Дом, в котором возможно бытие человека с Богом.